Но вот РОНО решило взяться за школьное образование и провести самую строгую проверку всяких новоиспеченных школ. Не напрасно ли им выданы лицензии на выдачу аттестатов зрелости. Первая же проверка выявила серьезные нарушения в преподавании биологии. РОНО немедленно отреагировал и через три дня поставил условие естественно-научной гимназии: директор должен быть назначен самим ГУНО, иначе школа перестанет финансироваться из бюджета. Кроме того, всем учителям гимназии предлагалось скорректировать свои программы в соответствии с утвержденными, в противном случае гимназия лишится права выдачи своим ученикам аттестатов зрелости установленного образца.
Это прозвучало как гром среди ясного неба. Звонок исходил от главы ГУНО, но получасом позже в гимназию самолично явилась Нина Евгеньевна. Все преподаватели были собраны в учительской (для чего пришлось отменить их уроки, но это меньше всего волновало главного методиста). Госпожа Кредина (хотя, по существу, она была, разумеется, «товарищ Кредина») объявила присутствующим о решении, которое принял Городской отдел народного образования, и добавила:
– Вы понимаете, я надеюсь, – она обвела взглядом учителей, чуть дольше других задержавшись на Ольге, – что в прежнем качестве ваша гимназия больше не может существовать.
Нина Евгеньевна произнесла свою сакраментальную фразу и удалилась, оставив коллектив учителей в позе героев гоголевского «Ревизора».
Когда все пришли в себя, Алик Поливанов, он же Александр Ильич, учитель информатики, сказал:
– Богу – Богово, кесарю – кесарево. Я не вижу выхода из сложившейся ситуации, который в равной степени удовлетворил бы все стороны.
– Это немыслимо! Просто бред! Какой-то кретин из РОНО будет мне указывать, как преподавать мой предмет! – кричал Леня Казанцев, еще пять минут назад считавший себя директором. – Я над собой никакого кретина из РОНО не потерплю.
– И что ты предлагаешь? – спросила Ольга, у которой начало панически биться сердце.
– Отказаться.
– Ты понимаешь, что тогда нас перестанут финансировать из бюджета и нам придется вводить плату за обучение? – сказала учительница английского языка.
– Размеры каковой будут очень неутешительны для большинства учеников, – добавил Алик.
– Тогда с лучшими из них придется расстаться, – сказала Ольга с дрожью в голосе.
– А набирать новых будем уже по признаку родительских возможностей. И то, если мы изменим программы, иначе мы не сможем выдавать аттестаты.
– Но если мы не сможем выдавать аттестат, кто вообще пойдет к нам учиться?!
Естественно-научная, или, как ее называли для простоты, естественная, гимназия гордилась тем, что с самого ее основания ученики набирались в пятый класс исключительно по результатам анонимного тестирования. С гордостью рассказывалось о том, как не приняли сына депутата мэрии, советника по культуре, который мог быть для гимназии очень полезным (сын, впрочем, доступил на следующий год и оказался довольно толковым).
Но теперь вольнице приходил конец.
– Либо назад в социализм в лице славного РОНО, – коротко сформулировал возможные пути Алик, – либо вперед к капитализму без человеческого лица. В первом случае мы учим кого хотим, но не так, как хотим. Во втором случае – обратная ситуация. Возвращение в исходную позицию, когда мы учили кого и как хотели, по-видимому, невозможно, и мы можем лишь успокаивать себя тем, что еще не сложилось положение, при котором мы учим не того, кого хотим, не тому и не так. Это вводное.
– А меня это не устраивает! – сказал Леня Казанцев, он же теперь уже бывший директор Леонид Яковлевич. – Я не желаю так работать. Для чего тогда было огород городить? Шли бы работать в простые школы, с уклоном, стали бы учителями-новаторами. Фигня все это!
– Леонид Яковлевич, вы в школе!
– Учеников нет, Алла Александровна, и не стройте из себя кисейную барышню! Вы сейчас превращаетесь в советскую училку. Если вам это нравится, пожалуйста, но мне не надо. Это меня не устраивает, понимаете? Я не затем сюда пришел.
– Умение идти на компромиссы при работе в группе входит в подготовку специалистов в Америке, – заметила «англичанка» Алла Александровна.
– Ну и ехала бы к себе в Америку.
– Мне там скучно, там нечего делать, – ответила Алла.
– Небось в Америке не навязывают школам тупых директоров, – засмеялся математик Виктор Викторович.
– Там есть свои тараканы, уж поверь мне, – ответила Аллочка, которая была из «возвращенцев» и вернулась, прожив в США два года. – Но если тут все рухнет, придется возвращаться. Спасибо вам, Леонид Яковлевич.
– Но, ребята, как же мы… Так ведь нельзя… Куда же пойдут наши дети? Мы не можем их взять и бросить! – крикнула Ольга.
– Эх, Ольга Васильевна, что после драки кулаками махать? – сказал молчавший до сих пор историк Петр Иванович, в миру Петя Сосновский. – Что ж вы не распознали в скромном методисте классового врага, который теперь ополчится на нас со всей своей классовой ненавистью, а классовая, извините за повторение, ненависть – она страшнее пистолета, как говаривал еще Александр Сергеич Грибоедов.
Все посмотрели на Ольгу, и она покраснела, как будто была действительно в чем-то виновата. Да пришла бы эта Нина Евгеньевна на урок к тому же Лене Казанцеву, который рассказывает о возможной обратимости времени, о физической непротиворечивости существования параллельных миров, о черных дырах и еще о многом таком, что не у всякого фантаста прочтешь! Результат был бы тот же. Но она почему-то выбрала Ольгу, и теперь получается, что именно она накликала на гимназию эту беду.